Простить Феликса повести и рассказы (Орлова-Маркграф Нина Густавовна); Рипол-Классик, 2021

рецензия от Бориса Клетинича (Монреаль)
Начинается книга с повести «Простить Феликса», которая заслуживает того, чтоб сообщить о ней миру.
О чем она?
Таруханск, Енисей, рыболовецкая бригада. Осенью-зимой-весной 1942-43 там в экстремально-непростых условиях живут этнические немцы, выселенные по указу правительства из Немецкого Поволжья. Стране и фронту нужна рыба, много рыбы. Вот они и трудятся в любую погоду. И вдобавок ко всем административным запретам им еще и запрещено говорить на родном языке.
В бригаде, среди взрослых, трудится 16-летняя Мария. Мать ее умерла, отец мобилизован в Трудовую Армию, где условия не многим отличаются от лагерей НКВД.
Мария приглянулась молодому бригадиру, Феликсу Горбатко, из семьи раскулаченных и сосланных в Туруханск из-под Самары. Пользуясь служебным положением, он обесчещивает девушку, но моральное ее состояние таково, что и насилие над собой она воспринимает не как трагедию, а как часть одного большого испытания, одной большой ссылки, выпавших на ее долю.
Сам же Феликс – вовсе не упырь-злодей.
«Он отвел от девчоночки глаза, крикнул, пересиливая шум нового порыва ветра:
— Начинаем лов. И чтоб работали как надо! Выловите больше плана, вся лишняя рыба ваша.
Бригада знала, что бригадир свое обещание держит. Свехрплановая рыба, которую голодные люди готовы были есть тут же, неочищенной, неприготовленной, придавала азарт работе, они кидались в ледяную воду, и шли по пояс, и вытягивали потом, надрывая кишки, огромный невод. Они знали, что в любой день могут насмерть простудиться, умереть от недоедания и слабости или просто утонуть, и потому задача ставилась очень простая, конкретная: одолеть этот день, а завтрашний будет завтра…»
Между тем осенний лов сменяется подледным, зимним. Мария, трудившаяся прежде на берегу на обработке рыбы, выходит со всеми на лед рубить лунки.
«… Чтобы запустить под лед двухсотметровый невод, нужно продолбить два ряда лунок штук по пятьдесят в каждый ряд… Марии казалось, что самое тяжелое в этой работе — долбить лунки. Она долбила лед под ногами, а он окружал, нависал на нее со всех сторон. Майна ширилась, углублялась и подпускала воду. Надо выходить. Мария ошкурила, отгладила неровные бока майны, вылезла из ямы на снежную кайму, сделала шаг вперед и ахнула: на снегу остались расплывчатые отпечатки голых ступней. Боты слетели с ног!.. Поспешно вернулась, спустилась в ледяную яму, вот они, вот они! отодрала прилипшие к мокрому льду подошвы, надела боты на голые ноги и стала выбираться из ямы, но вдруг вся обмякла и, как большая тряпичная кукла, свалилась, сползла вниз. Все звуки стихли. Мария перестала что-нибудь чувствовать...».
Ее спасает… Феликс. Во-первых относит на руках в больницу (это в 20 минутах ходьбы), где ей диагностируют отморожение, траншейную стопу, некроз тканей. Во-вторых, добывает свежей оленьей крови, предупреждающей общее заражение ее собственной, Марииной, крови. А в третьих… гибнет от ножа урки, тогда как этот нож предназначался самой девушке.
Вот и весь сюжет. Вернее, главная его пружинка. Мария поправится, вернется в бригаду. Постепенно все начнет меняться для нее в лучшую сторону. Зима 1942-43 сменится весной.
«В десятых числах мая тронулся лед на Енисее. Спецпереселенцы смотрели, как двухметровой толщины лед, с которым они столько месяцев вступали с пешнями наперевес в схватку, теперь сам собой ломался, крошился, истаивал, исчезал. Плыли по водяным пространствам ледяные глыбы и огромные ровные льдинищи, целые ледяные поля, на которых уместились бы несколько бараков, плыли льдины поменьше и совсем дробненькие, уже обсосанные, изглоданные водой. Мария вырвалась посмотреть на ледоход лишь один раз. В цехе было много работы, шла подготовка к летнему лову. Она все
еще ходила в валенках, потому что от земли шел губительный для ее ног сырой холод…».
Ссыльный доктор добивается ее перевода в должность санитарки при больнице. Она выжила по факту.
А в заключение автор сообщает нам бесстрастным тоном, будто зачитывая документ: «От автора. Возвращение домой спецпереселенцев и трудармейцев затянулось на долгие годы. 26 ноября 1948 года Президиум Верховного Совета СССР принял указ, запрещавший депортированным немцам возвращаться на прежнее место жительства. Нарушившим запрет грозило тюремное заключение сроком до двадцати лет. Через десять лет после окончания войны был отменен режим «спецпоселения» с регулярными явками в комендатуру. И лишь в 1972 году вышел указ о свободном выборе постоянного места жительства. Указ не был опубликован и не получил широкой огласки. Немецкой Республики Поволжья больше не существовало. Родные села стали неузнаваемы, им дали другие названия, а их дома давно были заняты другими хозяевами.»
Камера как бы взмыла ввысь, над реками-лесами-горами, над целыми десятилетиями. В открывшейся панораме уже и не разглядеть ни Марию, ни старшую ее подругу по бригаде Веру, ни коменданта Сиухина, ни ссыльного немолодого хирурга Измаил Осипыча. Но – таков талант автора, что я, читатель, с ними знаком уже навсегда.
Нина Орлова-Маркграф – писатель замечательных таланта и силы.

0    0

Отзыв от Нины Коваленко (Ульяновск)
Очень интересна повесть «Простить Феликса», полная картина жизни немецких «переселенцев», и даже с документальными датами, точными названиями посёлков. В повести много интересных фактов - для меня, например, совершенно ранее неизвестных. Кинематографично, нет долгих философских выкладок – может быть, это – прерогатива романа. Философские и житейские выводы делаем сами – след в след по ходу повести, дающей к тому поводы.
Мне нравится «поступательность» изложения событий. Некоторые авторы используют метод «разрывов»: «за три года до этого» и так далее… Или ещё некоторые авторы любят резко оборвать всё повествование на самом интересном месте – мол, дальше фантазируйте сами, ваш выбор… Издеваются! Я как читатель в таких случаях злюсь. Например, если в купе поезда рассказчик заинтриговал соседей интересной историей, то они не дадут ему улечься спать, пока он не расскажет историю до конца, и поступательно – то есть именно от начала до конца. А иначе он всех их сильно разозлит.
Вера, еще одна героиня повети. хороша! Характер! Таких не сломаешь. И детей умершей подруги взяла – это же подвиг! – но она вряд ли об этом думала. Сила в этой женщине.
Вообще, конкретно о немцах-переселенцах – это, пожалуй, первая вещь. (о ГУЛАГЕ и Колыме – Солженицын, Шаламов, о переселении татар – Гузель Яхина, Ефросинья Керсновская – «Сколько стоит человек», Захар Прилепин – «Обитель». Конкретно о немцах-переселенцах художественного текста я не знаю). Мне нравится, что в этой повести, несмотря ни на что, больше - жизнеутверждающего, и когда её дочитываешь, на душе не ужас и тьма, а, наоборот, удовлетворение победителя. И очень мощные рассказы, которые напечатаны в этой книге. Особенно ошеломили два рассказа – «Стюрины холмики» и «Глиняный парень».

0    0

Елена Григорьева (Москва)
Приступила к чтению с небольшим страхом - вдруг разочарует? Но нет. Пишет Нина плотно, большими мазками, как художник рисует своих героев и места их пребывания… а места холодные, Сибирские, а герои - спецпереселенцы - немцы с Поволжья, каждый со своей судьбой, болью, и вот встречаются двое - Мария и Феликс… не буду пересказывать сюжет, скажу одно: справляется с ним Нина как настоящий мастер слова, кажется все знающего о подводном лове на далеком Енисее. В рассказах, которых в книге немало, она знаток деревенского быта, это проявляется в рассказах, которые тоже удивилась: откуда это у автора это знание? Выяснила, до 15 лет жила в деревне. И христианское мирочувствование, видно, оттуда же потому что Феликса она готова простить…
Спасибо за повесть, за рассказы, за погружение в совсем иной мир. Желаю удачи этой книге!

0    0

Мария Зорина Москва
Прочла книгу Нины Орловой-Маркграф «Простить Феликса».
Наслаждалась языком, таким сочным, поэтичным, стройным. С азартом читала и перечитывала описания осеннего и особенно подледного зимнего лова рыбы на севере нашей страны. Мне всегда очень интересно, как что устроено, как делается (я с детства любопытная).А когда Мария рыдает безутешно над окровавленным телом Феликса, лежащим ка кна помосте на телеге, я просто плакала вместе с ней. Даже не над Феликсом, а над бездонно сложной, трагической нашей жизнью, которая пронизана, пропитана победносной Любовью всегда, вопреки, во всём. Меня поразило, как в тексте сочетаются лаконичность и детальность. Это удивительно! Ну, и пожалуй, самое важное: это настоящая русская литература, на которую не жалко тратить время сна, силы и зрение, потому что она открывает смыслы и приоткрывает то, что выше человеческого осмысления. «Простить Феликса» есть смысл читать. Чтоб поверить, что любую тьму пробьет свет, можно написать так, что читатель увидит Свет, а не мерзостную тошноту! Ну, надеюсь, что удалось выразить самое важное, о чем я думаю...

0    0

Любовь Александрова. Брест. Белоруссия.
О книге Нины Орловой -Маркграф
«Простить Феликса» .
Вот и прочла я все повести и рассказы из новой книги прозы «Простить Феликса» Нины Орловой-Маркграф. И даже перечитала, перелистала некоторые. Сначала о рассказах. Самый жизнерадостный из них – рассказ «Дусик». Читаешь и улыбаешься, и хохочешь даже. Самый печальный – рассказ «Стюрины холмики». Мальчишки, переплыв на другую сторону реки, где жила одинокая странная женщина Стюра, случайно открывают тайну. Они находят пять холмиков, в которых мать похоронила пять рубашек своих сыновей-воинов, погибших на войне. Рассказ потрясает. Вообще, в каждом рассказе: «Плакальщица Нюся», « Братка», «Глиняный парень» – жизнь показана сильно, интересно и всегда с юмором. Это бесценное качество рассказов Нины Орловой-Маркграф. И даже удивляешься, откуда автор все это знает.
Первой в книге стоит повесть, которая дала название всей книге «Простить Феликса». Другая повесть «Семь мешочков соли» заключает книгу, и в этом тоже есть свой резон, о котором позже. Герой повести Феликс и другие персонажи – это люди в нечеловеческих условиях выживания, где каждый сам за себя. А еще добрые люди разделяют тяготы друг друга, стараются прийти на помощь, посочувствовать, взять ответственность за слабейших. Это те, кто сохраняет в себе Божий свет, заповеди, совесть. Уже мало такого света в еще молодом бригадире рыболовецкой бригады Феликсе, больше в нем эгоистических плотских желаний, забот об удовольствии, выгоде. Но появляется среди работниц бригады осеннего и подледного лова на Енисее девчонка Мария-Морея, призванная на трудовой фронт из немецких переселенцев Поволжья – и прибывает света в души окружающих. Робкая, беззащитная, но стойкая и сильная духом, чистотой, милосердием девочка-подросток выстояла среди суровых испытаний, естественно, в связке с добрыми людьми, и смогла повлиять на, что называется, битого несентиментального мужика, открыть в нем потребность в человечности, любви. Его физическая гибель драматична, но оставляет надежду на спасение духовное. Отсюда и прощение Феликса поруганной им девчонки.
В повести «Семь мешочков соли» встречаются молодые люди – спецпереселенка немка Альбина Роот попадает в Трудовую Армию, а русский парень Василий, заключенный лагеря, потому что он – «сын врага народа». Шестнадцатилетней Альбине нужно выжить хотя бы ради любимой матери, своих родных. Оставшийся без родных Василий не видит смысла в борьбе за существование, пока к нему не приходит любовь к Альбине. И эта любовь расцветает поверх жестокого времени и в самых суровых обстоятельствах, дает начало новой жизни и дает силы преодолеть все испытания. В повести эти внутренние смыслы подсвечены еще и сиянием пушкинской золотой рыбки, исполнившей заветное желание мальчика Васятки – вернуть ему папку. Именно детский взгляд видит неискаженную картинку мира, а детские уста ближе всех к истине. В новой книге Нины Орловой-Маркграф «Простить Феликса» ухвачен именно этот ракурс восприятия мира, выраженный через свежий авторский слог, нестандартные сюжетные повороты, своеобычные характеры. И очень хочется, чтобы книгу читали подростки, молодые люди.

0    0

Николай Фройзен, Кельн
Впервые прочитал что-то стоящее про русских немцев
Специально зарегистрировался на Лабиринте, чтобы сказать несколько добрых слов автору, прежде нигде не писал отзывов на книги… Но и случай особенный – впервые мне удалось прочитать хоть что-то приличное в художественной форме о судьбе русских немцев, я имею в виду повесть "Простить Феликса" из этой книги. И не просто приличное, а настоящий мини-шедевр (мини – это потому что небольшое по объему)… Я, наверное, немного волнуюсь, но эмоциональный заряд от повести именно таков: это родное и близкое! Великолепно описана и судьба моих родителей, моего народа, и в какой-то степени меня самого... Судя по фамилии, автор тоже имеет немецкие корни, так что эта повесть – произведение и для неё, чувствуется, не случайное...
К сожалению, я прочитал из книги только эту повесть – в журнальной публикации, которую мне посоветовал прочитать мой товарищ. Я живу в Германии, и посылки из России, в том числе и с книгами, почему-то опять перестали доходить, прям как в 90-е. Так что я просто опасаюсь покупать. Поэтому о других рассказах из этой книги я судить не могу, но теперь буду следить за творчеством Нины Орловой Маркграф, с интересом почитал бы и другие ее произведения…
Главное, что поразило меня в повести, это подробное и точное воссоздание реалий и обстановки жизни и работы в трудармии, куда загоняли русских немцев во время войны, прекрасно описаны условия почти невыносимого подневольного труда людей, вся вина которых заключалась только в том, что они родились немцами, хоть их предки и жили к тому времени в России уже около двухсот лет… Прекрасно описаны отношения между людьми, лагерная иерархия, воздух и атмосфера того времени, чем достигается сильнейший эффект "присутствия и сопереживания", что делает чтение занятием увлекательным и затягивающим...
Когда читал – удивлялся: столько ярких деталей и подробностей, откуда все это автор знает? И как это точно совпадает с рассказами моего отца, прошедшего все это и скитавшегося по лагерям и всем этим "трудармиям" более 10 лет, а потом всей семьей метался по стране в поисках пристанища... Предполагаю, что и кто-то из близких автора тоже вдоволь хлебнул всех этих несчастий, выпавших на долю русских немцев. И она тоже с детства слушала эти воспоминания, которые просто однажды нужно было выложить на бумагу, ведь эти знания о страданиях народа, даже если знаешь о них только по рассказам, это такой тяжелый и невыносимый груз, что именно он и "заходит в гены"... И единственный способ, если не избавиться от него, то хотя бы приглушить боль от испытаний и несправедливости, это доверить память об этом еще кому-то, показать как жили люди, что они чувствовали, на что надеялись и как исчезала эта надежда… И это в каком-то смысле будет означать, что эти люди жили и мучились не зря… То есть вот эта повесть как бы добавляет смысла многим погибшим и умершим уже людям, прожившим очень нелегкую жизнь, в том числе, и моим родителям. Есть такое ощущение, что писатель отписалась и за меня и за моих близких...
О художественных достоинствах мне, наверное, трудно писать, я не критик, но не может не броситься в глаза, что практически все персонажи повести, а их немало на небольшой текст, вышли очень живыми и реальными, и самое главное – разнообразными, то есть не штампованными не схематичными образами, как это часто бывает у плохих писак… Чувствуется, что либо были реальные прообразы (хотя трудно представить откуда автор могла их знать – только по рассказам), либо она обладает настолько чутким и богатым воображением, что создала их очень точно и убедительно. Неизвестно даже что лучше… В любом случае – это очень талантливая, профессиональная работа.

Еще понравилось, что в повести нет ненависти или настойчивого, зачастую шаржированного нагнетания ужасов и связанных с этим штампов (хотя, наверное, все это могло быть, дело в мере), а есть бессмысленное и безжалостное давление системы, перемалывающей кого угодно и правых и виноватых. Есть живые люди, каждый со своим характером, в том числе и гэбисты, один из них влюбился в зэчку, защищал ее, по-сути спас… И что еще, наверное, важнее, нет сквозящей обиды одного народа к другому, какой-то попытки выставить счет, предъявить претензию, причем, зачастую, в конъюнктурных целях, что иногда проскальзывает в сочинениях Гузели Яхиной…
Кстати роман Яхиной о немцах я не смог долго читать, бросил, не дочитав половины… Как раз показалось, что все коллизии высосаны из пальца, персонажи схематичные, блеклые, как будто собраны из детского конструктора, чуть ли не из анекдотов про немцев… Главный герой учитель постоянно читает Гете, засыпает под музыку Баха (поэт – Пушкин, дерево – берёза), еще б ему добавить мечты о пиве и колбасе, и через слово говорить "даст ист фантастишь" – это был бы по Яхински законченный характер... В написанном Яхиной я не чувствую своего родного, в то время как все персонажи Орловой-Маркграф абсолютно запоминающиеся, даже мимолетные, какой-нибудь помощник врача, оголтелый Зэк Зэкович, бросающийся на доктора с ножом, ома Анна, сидящая с детьми, нормировщик Роберт Иванович – все это персонажи второстепенные – но очень живые, одушевленные…
И еще напоследок… пока читал постоянно мелькала мысль, а когда прочитал – укрепилась, что повесть представляет собой своего рода конспект романа… То есть там ярко намечены несколько линий и характеров, которые могли найти свое настоящее и полное завершение только в рамках более солидного произведения – романа. И тогда это будет первый настоящий роман и, я уверен замечательный – про русских немцев.
PS. Ах да, еще полслова… Создалось впечатление, что название не подходит к повести, она не про Феликса – это точно. Но и в журнальной публикации оно не лучше, да – про Марию, она главный герой, но что такое "дух исподний" сразу не понять...

0    0

Наталья Новохатняя
Принять/простить
Нина Орлова-Маркграф «Простить Феликса», РИПОЛ классик, 2021
Книга Нины Орловой-Маркграф «Простить Феликса» – это две повести и семь рассказов. В повести «Простить Феликса», с которой начинается книга, речь идет о жизни переселенцев из расформированной в 1941-м году Немецкой поволжской республики. Героями остальных произведений стали жители деревни Ярунино (Алтайский край) в войну и послевоенное время. Но тематическое разделение условно: заявленная вначале «немецкая» тема, продолжаясь в рассказе «Переселенец», находит завершение в повести «Семь мешочков соли».
И, конечно, сквозной темой проходит через всю книгу война, связывая произведения в единое целое. Хотя войны как таковой в книге нет. Енисей, Алтайская лесостепь – до этих мест бои не дошли, но судьбы героев как повестей, так и рассказов напрямую с ней связаны.
Еще один разговор о травме? Да, но о травме целого народа, которая, переходя из поколения в поколение, будто передаваясь на генетическом уровне, переживается до сих пор.
Отсюда огромное количество произведений на военную и околовоенную тему, среди которых встречается и откровенная конъюнктура. Однако книга «Простить Феликса» не тот случай, тут все по-честному.
«Простить Феликса». Первое, на что обращаешь внимание, прочитав буквально несколько страниц повести, – увлекательность и лёгкое вхождение в сюжет. Знакомство читателя с главным героем Феликсом Горбатко, тем самым Феликсом, которого, судя по названию, предлагается/надо простить, не заставляет себя ждать.
Время действия: осень 1942-го года. Место действия: посёлок вблизи реки Енисей. Бригадир рыболовной бригады Горбатко принимает новую группу спецпереселенцев. Это этнические немцы, выселенные в начале войны из немецкой республики Поволжья на север, в Туруханский край. Падкий на женский пол красавец, наметанным глазом он сразу выделяет среди вновь прибывших очередную жертву. И какая разница, что главной героине Марии или Морее, как говорят в просторечии на Волге, от силы шестнадцать. Насладившись девичьим телом, по сути, взяв Машу силой, в качестве компенсации
Горбатко выдает ей теплые вещи и пару тонких кусков хлеба (для переселенцев и одно, и другое на вес золота!). Он же не монстр какой-нибудь, обычный человек. С подчиненными строг, но не жесток. А то, что пользуется своим положением… так ведь все так живут. Либо ты, либо тебя.
Можно ли простить такого?! Пока я, читатель, слежу за сюжетными перипетиями, ответ подспудно зреет. Размышляешь и потом, когда повесть уже прочитана. Можно ли простить мужчину, за которым длинным шлейфом тянется насилие по отношению ко многим и многим женщинам… Но ведь в истории Феликса тоже не все однозначно. Потери и лишения в детстве и юности, могут ли они стать если не оправданием, то хотя бы смягчающими обстоятельствами?
Чаша весов колеблется то в одну, то в другую сторону. Хотя сама Маша простила. Нет, не так – девушка просто не впустила внутрь себя ненависть к насильнику, понимая, скорее в силу душевной чистоты, нежели осознанно, что это чувство ведет к саморазрушению. Неудивительно, что, пройдя через тяжелейшие испытания, Маша спаслась, выжила. А Феликс нет.
Нравоучительно? Может быть. Хотя это простая житейская логика: терпение и внутренняя цельность – качества победителей, тогда как разнузданность страстей, потакание им ведут к краху. Так что акценты расставила сама жизнь.

0    0

Наталья Новохатняя
Принять/простить (вторая часть рецензии)
Что поражает в повести «Простить Феликса» – это интонация. Слова льются неспешно. Кажется, даже слышен голос рассказчицы. Спецпереселенцы, зэки, энкавэдэшники, жертвы и палачи… О какой бы человеческой трагедии ни шла речь, голос звучит негромко, даже ласково. Зачем излишне драматизировать, все и так хуже некуда. Нина Орлова-Маркграф относится к тому редкому типу авторов, которые обладают особым даром – говорить о трагедии светло.
И, конечно, этот свет был бы невозможен без языка. Безыскусный и одновременно высокохудожественный, с вкраплениями немецких фраз и слов северно-русского диалекта, он рождает дивные описания, будь то самые обычные бытовые сцены или пугающе холодная красота Енисейского края.
Порой от возникающих перед глазами картин делается по-настоящему страшно:
«Фоновый шум работы – удары лома, треск, звон, стук льда, шебурчание лопат и бой пешней среди ледяной немой пустыни казался оглушительным, ухающим,
безжизненным. Таким его делало отсутствие людских голосов. Людское молчание. Будто, изо дня в день ловя рыбу, они сами стали рыбообразными, молча плыли в ледяной воде мартовского дня. Обессиленно возвращались в барак и там почти не разговаривали. Скудно ели, раскладывали, развешивали погреть и просушиться вещи и обувь. Кто-то кормил или укладывал ребенка, кто-то наскоро чинил не ко времени расползшуюся одежду».
Трудна, даже невыносима жизнь переселенцев. Неудивительно, что любые, самые незначительные детали прежней жизни перебираются в памяти с особой нежностью:
«Когда мама Таня делала нудель – тонкую вкусную лапшу для воскресного куриного супа, она стлала на кровать чистое льняное полотенце и сушила раскатанные до прозрачности круги желтоватого с тонкой мучной посыпкой теста…» «Мария вспоминала двор с вишнями, яблонями, грушами, всю их улицу с рядом крепких опрятных домов. Утро в селе начиналось с того, что все хозяйки выходили с метлами и каждый подметал свою часть улицы, а потом посыпал белым песком. Эта земля в белом песке так и стояла перед ее глазами – так бы нагнулась и поцеловала».
Природа, разделяя душевное состояние героев, словно перекликаясь с ним, из просто фона превращается в полноправную участницу повести. В этом смысле Нина Орлова-Маркграф продолжает традицию русской классической литературы.
«В июле началась тихая, теплая, а днем жаркая погода. В полуденный зной пахло созревающей ягодой, распаренной хвоей и смолой, сладко млели северные торопящиеся созреть травы, все томилось и Феликс томился. В один из таких дней он почувствовал столь сильный плотский соблазн и впал в такое невыносимое беспокойство, что решил сегодня же увидеть Машу».
А временами природа так даже пророчествует:
«В десятых числах мая тронулся лед на Енисее. Спецпереселенцы смотрели, как двухметровой толщины лед, с которым они столько месяцев вступали с пешнями наперевес в схватку, теперь сам собой ломался, крошился, истаивал, исчезал…»
И правда, все однажды закончится: непосильный труд, холод, беды. Люди вернутся домой. Но на это уйдут годы.
Так к одному ли Феликсу относится глагол «простить»? Речь, конечно же, идет о другом, глобальном прощении – государственной системы, что безжалостно перелопатила человеческие жизни, или даже всей злобы и несправедливости, что существуют на земле… Нина Орлова-Маркграф не навязывает ответа. Каждый читатель решает это для себя сам.
А мы тем временем движемся дальше.
Енисей сменяется рекой Кулундой, Северный край – Алтайским.
Рассказы и вторая повесть Нины Орловой-Маркграф написаны в жанре деревенской прозы. Надо обладать особой смелостью, чтобы после таких мастеров, как Распутин, Шукшин, Астафьев, работать на этом поприще. Но если есть что сказать, сомнения отпадают естественным образом.
А этой писательнице точно есть! Кажется, жители одной деревни, что стар, что млад, нашептали ей свои удивительные истории.
Рассказы разные: грустные, смешные. Только что я, читатель, тосковала вместе с Нюсей, потерявшей друга совместных игр Шурика (утонул в Кулунде) и ставшей после этого известной по всему Ярунино плакальщицей на похоронах, как уже улыбаюсь от проделок маленькой непоседливой девочки по имени Лидуся, или Дусик, как называл ее отец.

0    0

Наталья Новохатняя
Принять/простить (третья часть рецензии)
А вот история про Стюру, у которой война забрала пятерых сыновей. Однажды женщине было видение: увидела она сыновей живыми и здоровыми. После этого Стюра сделала земляные холмики, куда закопала сыновьи рубашки. «Словно забыв, что тела ее детей остались в других землях, она стала обихаживать их как могилки. Все лето цвели на них яркие красные, оранжевые, желтые и лиловые живые цветы…» Деревенские считали, что женщина умом тронулась. Лишь одна старуха говорила, что Стюру Господь посетил.
На самом деле, жители деревни напоминают одну большую семью, в которой хоть временами и ссорятся, но в обиду никого не дадут. Вот и за Стюру, когда наступил такой момент, все как одна вступились бабы.
Рассказ «Стюрины холмики» один из самых горьких в ярунинском цикле. Но и в других много боли. А всё война… Жалея как своих героев, так и читателей, Нина Орлова-Маркграф смягчает горечь живыми диалогами и мягким, а временами и неожиданным юмором.
Не буду раскрывать содержание всех рассказов, скажу только, что в основе сюжетов простые и понятные человеческие ценности, такие как доброта, взаимовыручка, терпение и, конечно, любовь. А персонажи – словно галерея портретов русско-советской живописи. Русско-советской? Именно. Речь ведь идёт о 40-50-х гг. Плотно вошла в крестьянскую жизнь обязательная для того времени атрибутика (партия, колхозы). Но и родное, исконное не все с корнем вырвалось. Вроде, советские, а Пасху отмечают, детей по-прежнему крестят.
Вот и маленького Егорку из рассказа «Глиняный парень» обязательно надо покрестить!
«Трехлетний сын Ивана и Анны Кочкарёвых, Егорка, жил некрещеным. Деревенский храм давно закрылся, долго стоял обезглавленным, а потом был переделан под школу. Шел 1954 год. Никто в деревне уже путем не помнил, не знал, как проходит чин крещения, но все знали, что нехорошо, если дитя некрещеное…»
Крестины и последующее застолье – одна из ключевых сцен не только рассказа «Глиняный парень», это квинтэссенция радости, центр, вокруг которого как вокруг солнца выстроились все рассказы ярунинского цикла.
Принаряженные как на праздник жители деревни собрались за общим столом. Да что деревня! – перед глазами словно проходит целая Россия со своими шутками-прибаутками, песнями, плясками.
Частушки случаются и невеселые. Как, например, эта:
Ой, Германия, Германия,
Наделала чего!
Девяносто девять девок
Обнимают одного!
Но долго грустить не выходит, и вот уже снова завертелись в парах деревенские плясуны и плясуньи.
Гармонь притомилась, смолкла. Ей на смену приходит русская флейта с затейливым названием «кугиклы». Играет местный лекарь дед Мамон – заглянул на крестины вместе со своей косулей Катькой.
Вот такая деревня, все в ней есть, все уживается: православие, язычество, русские, немцы-переселенцы, казаки, да и многие другие… А за ней вырастает огромная страна со своими просторами, живописной природой. Со сложной историей, о которой не забыть, не вычеркнуть. Можно лишь принять/простить.
Жаль, исчезают такие деревни, почти исчезли.
Исчезают простые, чуть наивные люди, от которых, кажется, исходит особый свет.
Но потомкам этих людей жить дальше.
А горя и радости всегда будет поровну.
Это и есть жизнь.
Поэтому на слова Кристиньи, крестной маленького Егорки, «Есть, есть счастье…» хочется лишь согласно кивнуть.

0    0

Иван Сабило Санкт-Петербург
Иногда по совету друзей интересуюсь книгами современных авторов. Приятной неожиданностью для меня явился сборник прозы Нины Орловой-Маркграф «Простить Феликса» (Рипол-классик. Москва, 2021). В нём две повести и несколько рассказов, и все они — о жизни и судьбе немецких переселенцев с Поволжья. В своё время многие народы и народности (и не только у нас) волевым государственным порядком были перемещены из родных мест в дальние, к тому же мало приспособленные для нормальной жизни, края. Одними из самых многочисленных переселенцев стали немцы Поволжья. Несколько слов о том, как они оказались в разных местах имперской России. Екатерина Великая, придя к выводу, что её страна недостаточно густо заселена, в 1762 году подписала манифест «О позволении иностранцам селиться в России и свободном возвращении русских людей, бежавших за границу». Многие немцы положительно откликнулись на такое решение, и десятки тысяч жителей более чем 20 германских стран не преминули поселиться на русских просторах. Селились в основном в западных российских губерниях. Жили, работали, растили детей, разговаривали — кто на немецком, кто на русском языке, блюдя русскую и свою культуру, и католическую веру. Изначальная волна принудительных переселений немцев в различные местности России прокатилась в 1915 году, во время Первой мировой войны. Увозили в Поволжье и в Сибирь, как правило, из прифронтовых губерний. Стояла важнейшая задача депортировать их подальше от фронта, чтобы уберечь от соблазна перейти на сторону врага. За отселение немцев были и коренные жители, которые считали их виноватыми в гибели на фронте русских воинов. Эта же мера была предпринята и против военнослужащих — этнических немцев. После революции 19 октября 1918 года декретом Совета Народных Комиссаров была образована первая в РСФСР автономная область немцев Поволжья. Они жили, трудились, разделяли общие тяготы и тревоги всего народа. Здесь и раскулачивание, и коллективизация, и репрессии по отношению к тем, кто не мог смириться с волевым и грубым навязыванием новой, для многих неестественной, жизни. А тут и Вторая мировая война, и опять с немцами. На первом её этапе трагической явью стали огромные потери советских войск и неостановимое продвижение германских армий. И тут же не слишком частые, но ошеломляющие факты пораженческих настроений среди советских немцев в тылу. А также их сотрудничество с врагом на оккупированных землях. Всё это привело к тому, что руководство СССР в августе 1941 года признало необходимым выселить немцев сначала из районов, для которых реально возникала угроза оккупации, а чуть позднее — вообще переселить их как неблагонадёжных со всей территории европейской части СССР. Почти 400 тысяч их было вывезено в Республику Коми, на Урал, в Сибирь, на Алтай. Тому, кто самовольно покидал указанные для местожительства места, грозил многолетний тюремный срок. Можно с горечью сказать, что в XX веке российские немцы больше всего пострадали от своих же сородичей — германских немцев… * * * И вот книга о переселенцах «Простить Феликса», которую мне рекомендовала прочитать главный редактор журнала «На русских просторах» Т. М. Лестева. Я без восторга принял её предложение, ибо не так давно по совету кого-то из моих друзей тоже прочитал на эту тему роман Гузель Яхниной «Дети мои». И как же был удивлён, что его создательница, с одной стороны, вполне владеет литературным слогом, а с другой — столь неискусно относится к изображению характеров героев произведения и построению сюжета. Может ли случиться такое, что и автор очередной книги о переселенцах не лишён тех же недоработок? Однако, начав читать, понял, что имею дело с книгой, содержащей в себе именно суть жизни людей обездоленных, без вины виноватых, но при этом не лишённых чувства собственного достоинства и других, необходимых для жизни, человеческих качеств. Герои повести, что дала название книге (главных из них я постараюсь представить в коротком пересказе), — этнические немцы — были высланы на север Сибири, в Туруханский край. Осень 1942 года. Война. Трудное, голодное время. На берегу Енисея живёт и трудится рыболовецкая бригада под начальством бригадира Феликса Горбатко. Но «в противоположность своей фамилии он прям, строен и крепок, истинно молодой дубок». Он и сам бывший ссыльный, из семьи раскулаченных и сосланных из-под Самары крестьян. Было ему тогда восемь лет. Его мать и младший брат скоро умерли от сибирской язвы, но он почти ничего не помнил, «словно память его отморозили страшные туруханские холода». Феликс остался с отцом, быстро одряхлевшим, ослабевшим от потери жены и младшего сына, и суровой жизни. Тот умер, оставив сына в шестнадцать лет сиротой. Много мытарств и трудностей пережил Феликс, пока не оказался в Туруханском крае. Назначили его бригадиром, и свои обязанности он исполнял неукоснительно и точно. То и дело внушал бригаде, что главная задача — план по ловле рыбы. И ни грамма, ни одной рыбёшки для себя. Но если план перевыполнялся, дозволялось и себе оставить кое-что на еду. А значит, можно жить дальше. Феликс не только бригадир, ещё он совсем не равнодушен к женщинам.

0    0

Автор пишет: «Большинство их было доставлено в посёлок недавно и пока что не потеряло своей привлекательности. Но это скоро с ними произойдёт от тяжёлого мужского труда в жестоких условиях севера — они огрубеют, отощают, станут бесполыми скелетами с равнодушными лицами. Чу! Глаза Феликса заинтересованно вспыхнули. Он как раз предостерегал бригаду, чтоб никто не вздумал украдкой взять ни одной рыбки из улова, когда увидел в шеренге прямо перед собой девчоночку». Отец героини Марии — немец был выслан вместе с ней на Север в Трудармию, а Марию, как не достигшую шестнадцатилетнего возраста,отправили в бригаду к Феликсу ловить рыбу. 273 «Страсть как захотелось Феликсу стать ближе к ней. И несколько дней спустя в приказном порядке он привёл её на склад, где обычно сам ночевал, не желая спать вместе с другими переселенцами в бараке. Дал хлеба, дал что-то из одежды, различными способами преодолел её сопротивление и овладел, став первым в её жизни мужчиной… Она оделась и ушла. По дороге на берег достала из кармана хлеб. Глотала непрожёванные толком кусочки. Глотала больно распирающий горло солёный комок. Хлеб и слёзы соединялись в одно». Что оставалось Марии? Только жить, в надежде на встречу с отцом. «Как-то Феликс зашёл в комендатуру к своему начальнику. И, пока ждал его, заметил в кабинете на столе несколько писем, и отдельно — вскрытый серый конверт. Увидев имя адресата, понял, что оно — Марии Варум. Он надумал не дожидаться начальника и ушёл к себе на склад. Стал читать письмо. Многие строки вымарали, пробежал по оставшимся: «…у меня всё хорошо, я забойщик в шахте. Женщин тоже теперь берут в Трудармию, по закону с шестнадцати лет, а тебе уже шестнадцать. Только бы не в шахту, майне либен тохтер…» (моя любимая дочь). — Ну, папаша, это мы проследим, — сказал шёпотом. — Она будет под моим началом столько, сколько я буду в этом нуждаться». Дата на письме указывала на то, что 17 сентября 1942 года отправитель был жив. Постепенно к Феликсу приходило понимание, что он не может существовать без Марии. И он отправил её в цех на лёгкий труд — плести корзины и вязать сети. Однажды Феликс приказал Марии зайти к нему на склад «по делу». «Через час она пришла. Феликс вынул из кармана сложенный листок без конверта, расправил. — Тебе письмо. От отца. Она взяла и долго не могла оторваться от него. — Ну, — сказал Феликс, — небось, наизусть заучила? Она подняла лицо, радостное, можно сказать, счастливое. И заплакала. Феликс совсем близко подошёл к ней, потянул письмо из её пальцев и кинул на лавку. Сбросил с неё ушанку, расстегнул бушлат и, проникая руками под него, обнял за талию. Мария видела перед собой строчки письма отца и в порыве благодарности стала обнимать плечи Феликса..». Автор с глубоким знанием психологии описывает взволновавшие Марию чувства — надежду на встречу с отцом, волнение о маме Тане, о которой отец ничего не написал, воспоминание 274 о том дне, когда мать читала указ о выселении немцев: «Через неделю они с отцом уехали, а русская мама Таня осталась с детьми. Русских не переселяли.

0    0

И теперь она здесь, далёко от родины, среди чужих людей. Вот только Феликс… Он тоже чужой, но есть в нём что-то заботливое, беспокойное, что заставляет верить и подчиняться ему». В жёстких условиях Туруханского края «…Здоровье Марии не выдержало, и она, с “траншейной стопой” — отморожением ног — попала в больницу. Доставил её туда на руках Феликс. Принёс в палату, где лежал до полусмерти избитый человек — охотник с другого берега и уголовник в одном лице Гриша, по кличке Зек Зекович». В больнице ещё не оправившаяся от болезни Мария становится свидетелем жуткой криминальной разборки с доктором этого уголовника, под страхом смерти требовавшего от него освобождения от работы по лову рыбы. «Мария готовилась выскочить и накинуться на Зека Зековича, но тут кто-то распахнул дверь. Майн Готт! Это же Феликс. Он быстро шагнул к Зеку Зековичу. — Гриша? — спросил Феликс. — А… это ты, Горбатый? Хорошо в бригадирах ходить? Баб, говорят, имеешь… — Нож отдай, Гриша. — Сначала я… Зек Зекович метнулся к доктору. Феликс кинулся, чтобы выбить или перехватить нож. Но Гриша резко развернулся и прыгнул на Феликса. Тот охнул, схватился за живот руками и медленно осел на пол. Мария видела, как изумление исказило его обветренное лицо. Зек Зекович держал зажатый в руке кривой нож, и конец его поблёскивал мутно-красноватой влагой. Измаил Осипович (врач. — И. С.) ступил к Феликсу. Гриша двинулся наперерез. — Ты всё ещё возражаешь, паскуда? — голос Гриши потерял визгливую истеричность, стал командным. Мария неслышно прошла к кушетке, обеими руками подхватила за дно сундучок-подголовник и на обретших внезапную упругость ногах прыгнула в сторону Зека Зековича. Он не успел повернуться — подголовник обрушился на голову. Он покачнулся и как сухой лист свалился к её ногам (…) — Он не умер? — чувствуя в горле удушье, спросила Мария. — Да что вы! Череп у него к ударам привычный. А тут больше десяти дней простой. Но у меня теперь есть основания продержать его ещё недельку. Только будем помнить, что он свиреп и мстителен. 275 Измаил Осипович был прозорлив. Вскоре Мария узнала, что Феликса убил неизвестный преступник. Никакого следствия заводить по убийству в тайге бывшего ссыльного Феликса Горбатко никто не собирался. Но Мария была уверена, что сделал это Зек Зекович. После больницы работа Марии продолжалась. Но теперь она уже была медсестрой у Измаила Осиповича. Её отец всё ещё оставался в Трудармии, на шахтах. Она ждала его. Вот-вот должны были отпустить всех трудармейцев. Отец писал: «У нас уже сняли колючую проволоку. Настал конец “зоне”, лагерному режиму. Сегодня начальник сказал, что многие из нас добросовестно трудились и скоро нас выпустят. И мы, Мари, вместе вернёмся домой». Такая была жизнь, — вздохнёт читатель. И обязательно продолжит чтение рассказов и повести «Семь мешочков соли». Ещё много чего узнает он о жизни переселенцев, ни разу их ни в чём не упрекнув и лишь душевно посочувствовав обстоятельствам, которых сами они не выбирали. Ещё порадуется выразительному русскому языку, которым написана книга, его речевым богатствам. В обеих повестях и во всех рассказах есть — и всегда к месту — лексические обороты в виде пословиц и поговорок: «Самострел в руку встрел. Бог видит, кто кого обидит. Пошла Настя по напастям. Вырос с осину, а ума с волосину». В своём заключительном слове автор пишет: «Возвращение домой спецпереселенцев и трудармейцев затянулось на долгие годы. Двадцать шестого ноября 1948 года Президиум Верховного Совета СССР принял указ, запрещавший депортированным немцам возвращаться на прежнее место жительства. Нарушившим запрет грозило тюремное заключение сроком до двадцати лет. Через десять лет после окончания войны отменили режим “спецпоселения” с регулярными явками в комендатуру. И лишь в 1972-м вышел указ о свободном выборе постоянного места жительства. Указ не опубликовали, а потому он не получил широкой огласки… Да и Немецкой республики Поволжья больше не существовало». Остаётся добавить, что книга написана для тех, кто ценит не частичную правду жизни, то есть годную лишь на один день, а для тех, кто понимает всю необходимость изменения к лучшему нашего человеческого бытия. И в силу своих возможностей старается в нём что-то поправить. Санкт-Петербург

0    0